Ты выигрываешь! Прибавь! День рождения у вячеслава петровича веденина Этим людям нужна ваша помощь

Вчера, смотря закрытие олимпиады, услышала замечательное стихотворение Роберта Рождественского "Репортаж о лыжной гонке". Решила найти его, а заодно прочитала интересное интервью с Вячеславом Ведениным (самую интересную спортивную часть скопировала ниже), которому оно было посвящено.

РЕПОРТАЖ О ЛЫЖНОЙ ГОНКЕ
Бесконечен этот тягун,
Как дорога в неблизкий свет.
За твоей спиною сквозь гул
Потрясающе катит швед!
Ты выигрываешь у него
Полсекунды, пол-ерунды!
Крут подъемище!
Кто кого: Или он тебя или ты.
Стала нашей твоя судьба,
Слёзы встали у самых глаз.
И у нас к тебе - не приказ
И не просьба - одна мольба.
Ты выигрываешь! - прибавь!
Ты выигрываешь! - нажми!
На мгновенье прильнув, припав,
- Хочешь, наши силы возьми!
Вот!
Зачем нам теперь они?..
Ты, пожалуйста, добеги.
Дотерпи, родной!
Дотяни, Достони, дохрипи, смоги!
Через все чужие «ни в жизнь!..»,
Через все свои «не могу...»
Ну, еще! Еще продержись!!
... Ох, как жарко на этом снегу!

Отрывки из интервью:

Его легендарная эстафета в Саппоро-1972 - как иллюстрация: бывают в спорте чудеса. Бывает невозможное. На 10-километровой дистанции Веденин отыграл минуту и стал двукратным олимпийским чемпионом! Сегодня великий лыжник ХХ века живет себе тихо в деревне под Тулой.

...........................

- Посвященное вам стихотворение Роберта Рождественского знаете наизусть?

- "Репортаж о лыжной гонке"? Лишь пару строк: "Ты, пожалуйста, добеги. Дотерпи, родной! Дотяни, достони, дохрипи…" Он был на Играх с группой поддержки. Правда, на эстафете тоже не остался, рванул по магазинам. В Саппоро мы толком не пообщались. Встретились во Дворце съездов, когда меня Орденом Ленина награждали. Рождественский на банкете подошел, выпили по фужеру.

........................................ ...

- Когда-то на соревнованиях спросил у финна Мянтюранты: "С мазью проблема. Какую посоветуешь?" Он указал: "Вот хорошая". Сдуру послушал. А она вообще не ехала! Я помнил про тот эпизод и перед своим этапом начал при норвежце Харвикене якобы протирать лыжи мазью. При этом тюбик держал в сантиметре, водил чистым пальцем. Гадал: клюнет или нет? Я даже поздравить его успел с золотой медалью: мол, шансов у меня нет. Все это сыграло.

- Догадывались, что сыграет?

- Норвежец был из тех людей, которых я изучил. Если парень маленько в детстве избалованный, все у него получалось без стрессов, - гнилой внутри. Тебе остается нащупать место, где эта гнильца. Туда надавить. И я нащупал - очень ему славы хотелось. Представлял уже, как страна обрадуется золоту.

- Он побежал мазаться?

- Шепчет тренеру: "В третий раз Веденин подмазывает…" Косятся на голубой Swix у меня в руках. И свои лыжи от носка до пятки! Считай, я 15 секунд отыграл. Затем на спуске - 12. Опять схитрил. Сказал заранее нашим ребятам: "Встаньте там и кричите "Веденин!" Так и сделали. Харвикен голову поворачивает, две секунды на этом теряет. Палка проскользнет - и три отыгрываешь. А он несколько раз обернулся.

- Если б не хитрость - вы все равно выиграли бы?

- Не знаю. Но зла было много!

- На кого?

- На болельщиков наших. 800 человек приплыли на корабле из Владивостока. С трибун уходили, не дожидаясь окончания эстафеты.

- Почему?

- Были у вас нелюбимые трассы?

- После пражской весны 1968-го самый противный выезд - Высокие Татры. Нас там ненавидели! Чешские лыжники, когда мы заходили в зал помазать лыжи, орали: "Оккупанты, вон!" Окна в гостинице, где мы жили, камнями закидывали. Пошли на кухню за чайником или кастрюлей - не дают. Чтоб чаю попить, воду грели в раковине. Затыкаешь дыру - и врубаешь два кипятильника. Дурдом! Да и в гонке провокации бывали. На подъемах стояли рабочие, замахивались на нас лопатками. Пытались по спине треснуть. Лопатку рукой перехватываешь - и матюком на них. Но секунды-то теряешь. А в 1970-м на чемпионате мира в Татрах у меня вообще золотую медаль украли!

- Каким образом?

- На дистанции 50 км выигрывал у финна Ойкарайнена минуту, все под контролем. Неожиданно за поворотом возле сарая пацаны зашебуршились, подбежали и сыпанули стирального порошка. Я оглянулся, а они сзади граблями заровняли, снежком присыпали. Все, лыжи катить перестали! Я на руках кое-как вторым финишировал, ладони до крови стер.

- Протест подавали?

- А как доказать? Лыжи грязные. Тогда круг был 25 км, камеры не везде. Это сегодня они повсюду натыканы, круги меньше - 7-8 км. Обидно получилось и в Швеции на супермарафоне "Васалоппет". От основной группы на девять минут увез в отрыв финна Сиитонена и шведа Бьелинга. Стартовали мы на зеленых мазях при температуре минус 8. А на финише, когда прошли через перевал, было плюс 3. Лыжи не держат. На 78-м километре вижу надпись " Servi с e fix ". Думаю - подмажусь, и нормально. Швед, который, уже еле держится, вдруг ускоряется. Подкатывает первый к рюкзаку, вытаскивает красный Rex , мажет лыжи - и швыряет тюбик в лес. Да еще, зараза, ручкой нам помахал.

- Вот гад.

- Мы с Сиитоненом рюкзак открываем - там ничего, кроме полужидкого мыла. Опять на одних руках пришлось бежать. В концовке я финна обошел. Потерял за эту гонку шесть килограммов. Когда начал раздеваться, кожа на ногах от пота и соли чулком снялась.
........................

- Что помешало вам попасть на третью Олимпиаду в 1976-м?

- Я мечтал выиграть "полтинник" в Инсбруке. Но меня обманули. Я согласился слить кровь. Теперь это называется кровяной допинг. Официально его запретили в 1985-м. А в нашей сборной предложили использовать перед Инсбруком. Когда команда отказалась, Захавин, зампред Спорткомитета, и тренеры взяли меня в оборот. Напирали на то, что я - единственный коммунист в сборной, должен переубедить ребят. К слову, членом КПСС стал при интересных обстоятельствах. Вызвали после Саппоро в КГБ: "С Орденом Ленина беспартийным за границу выезд закрыт". И за день оформили партбилет! Без всякого стажа, собраний.

- Кровь вы сдали?

- Да, 680 граммов. Первым. Выступил в роли подопытного кролика. В институт крови приехали те, кто тренировался в группе Колчина, - я, Володя Лукьянов, Толик Шмигун… А другие сумели уклониться. Иван Гаранин сказал: "Веденину терять нечего, он олимпийский чемпион. А нам зачем рисковать?"

Спустя три недели - отборочный чемпионат страны. Тренеры говорят: "Петрович, не волнуйся. При любом раскладе гонка на 50 км в Инсбруке - твоя". На "пятнашке" проиграл 11 секунд, на "полтиннике" - 8.

- Формально отбор не прошли?

Бесконечен этот тягун,

Как дорога в неблизкий свет.

За твоей спиною сквозь гул

Потрясающе катит швед!

Ты выигрываешь у него

Полсекунды, пол-ерунды!

Крут подъемище! Кто кого:

Или он тебя, или ты.

Стала нашей твоя судьба,

Слезы встали у самых глаз.

И у нас к тебе - не приказ

И не просьба - одна мольба.

Ты выигрываешь! - прибавь!

Ты выигрываешь! - нажми!

На мгновенье прильнув, припав, -

Хочешь, наши силы возьми!

Зачем нам теперь они?..

Ты, пожалуйста, добеги.

Дотерпи, родной! Дотяни,

Достони, дохрипи, смоги!

Через все чужие "ни в жизнь!..",

Через все свои "не могу..."

Ну, еще! Еще продержись!!

... Ох, как жарко на этом снегу!

Роберт Рождественский, февраль 1972 года, Саппоро, зимняя Олимпиада

Когда я в своем городе недавно участвовал во встрече олимпийского огня, мне вспомнились эти строчки и те события, с которыми они связаны.

Казалось, все было проиграно. Минута и одна секунда разрыва; на дистанции Харвикен один из лучших лыжников Норвегии, позади (очень близко) швед Лундбек - победитель в гонке на 15 км. Серебряная у нас медаль или бронзовая - вот, казалось, в чем был вопрос. Норвежцы полагали - победа обеспечена. Они выстроились с флагами у своего домика. Вот-вот должен был вынырнуть Харвикен. Но все собравшиеся увидели Веденина, и это было более чем чудо.

Роберт Рождественский был тогда в феврале 1972 года в составе нашей делегации на зимней Олимпиаде в японском Саппоро и видел все воочию. Он решил отразить в своем стихотворном "Репортаже" именно тот момент, когда наш лыжник был пока еще на вторых ролях, а полная победа только далеко впереди. Уже потом Рождественский скажет: "Веденин - это легенда в спорте".

Ирина Роднина, так же замечательно выступившая на той зимней Олимпиаде, вспоминала: "Я была на трассе эстафеты, когда Веденин сделал, казалось бы, невозможное. Своим глазам не верили даже бывшие чемпионы мира, тренеры лыжников, видевшие на трассах всякое... Веденин боролся за себя. За команду. За всю нашу сборную. И это давало ему дополнительные силы. Таким торжествующим, каким он был на финише, сказавшим о том, что произошло, ровно три слова: "Нажал, догнал и победил" - он и останется в моей памяти навсегда".

Заслуженный мастер спорта по лыжным гонкам, двукратный олимпийский чемпион, четырехкратный чемпион мира, тринадцатикратный чемпион Союза, кавалер орденов Ленина и Трудового Красного Знамени, полковник внутренней службы в отставке Вячеслав Петрович Веденин вписал свое имя золотыми буквами в спортивную историю страны.

Давно, когда я был еще ребенком, моя ныне покойная бабушка Мария Григорьевна показала мне письма с подписью "Слава Веденин". Адресованы они были ее брату Леониду Григорьевичу Харитонову, которого я совсем не помню - его не стало в середине 1970-х годов. Он работал учителем физкультуры сельской школы в деревне Слобода Дубенского района. На фотографии с Олимпиады в Саппоро, присланной Ведениным Харитонову, есть надпись: "Все медали помогали завоевать и Вы!"

Дмитрий Овчинников, г. Тула.

1 октября празднует свой 71-й день рождения Веденин Вячеслав Петрович - двукратный олимпийский чемпион, четырехкратный чемпион мира, 13-ти кратный чемпион СССР, заслуженный мастер спорта СССР. Награжден «Орденом Ленина» и «Трудового Красного Знамени», является почетным гражданином Тульской области и города Кандалакша (Мурманская область).

Веденин Вячеслав Петрович родился 1 октября 1941 года в деревне Слобода Дубенского района Тульской области. Первые шаги к спорту были продиктованы необходимостью ежедневно добираться до школы, находящейся в 5 км от дома. Летом на велосипеде, зимой на лыжах. В юношестве Вячеслав Петрович серьёзно занимался велосипедным спортом, подтверждением тому служит норматив «мастер спорта СССР», выполненный им.

Жизнь расставила все на свои места и в двадцатилетнем возрасте лыжный спорт прочно обосновывается как основное направление жизни Вячеслава Петровича. Лишь в 25 лет Веденин попадает в сборную команду СССР по лыжным гонкам, заняв шестое место на 50 км гонке. Многие не верили в «возрастного» лыжника, но все еще было впереди (Веденин Вячеслав Петрович - 13-ти кратный чемпион СССР). В 1968 году на X зимних Олимпийских играх в городе Гренобль (Франция) завоевывает серебряную награду в гонке на 50 км. Через два года на чемпионате мира в городе Штребске Плесо (Чехословакия) становиться двукратным чемпионом на дистанции 30 км и в эстафете 4x10 км.

Мемориал в Штребске Плесо (Словакия). Здесь в 1970 году проходил чемпионат мира по лыжным видам спорта.

Оглушительный успех Вячеславу Петровичу принесли XI зимние Олимпийские игры в городе Саппоро (Япония). На дистанции 30 км Веденин выигрывает золото, и становиться первым советским лыжником, завоевавшим золото в этой дисциплине. В эстафете 4х10 км Веденин совершает настоящий спортивный подвиг, отыграв более минуты у норвежского лыжника Йоса Харвикена. Многолетние тренировки и неиссякаемое трудолюбие позволило отыграть минуту на последнем этапе эстафеты - сделать, как многим казалось, невозможное.

В настоящее время ведет активную общественную деятельность, поддерживает детский лыжный спорт в Тульской области. Ежегодно проводит соревнования «Лыжня Веденина» в селе Воскресенское (Тульская область) - соревнования, собирающие до 500 юных спортсменов, и «Экстрим кросс» в деревне Подрезково (Московская область).

В родном селе Воскресенское построена новая школа, на ней установлена памятная табличка.

Роберт Рождественский
"Репортаж о лыжной гонке"
(посвящено победе Веденина)

Бесконечен этот тягун,
Как дорога в неблизкий свет.
За твоей спиною сквозь гул
Потрясающе катит швед!

Ты выигрываешь у него
Полсекунды, пол-ерунды!
Крут подъемище!
Кто кого: Или он тебя или ты.

Стала нашей твоя судьба,
Слёзы встали у самых глаз.
И у нас к тебе - не приказ
И не просьба - одна мольба.

Ты выигрываешь! - прибавь!
Ты выигрываешь! - нажми!
На мгновенье прильнув, припав,
- Хочешь, наши силы возьми!

Зачем нам теперь они?..
Ты, пожалуйста, добеги.
Дотерпи, родной!
Дотяни, Достони, дохрипи, смоги!

Через все чужие «ни в жизнь!..»,
Через все свои «не могу...»
Ну, еще! Еще продержись!!
... Ох, как жарко на этом снегу!

Федерация лыжных гонок России поздравляет Вячеслава Петровича с днем рождения, желает счастья, крепкого здоровья и долгих лет жизни!

Пресс-служба ФЛГР

Текущая страница: 20 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

«Рыбу легче жарить…»

Рыбу легче
жарить,
чем искать…

Океан зажал нас,
как в тисках.
Он о рыбьем боге
нас
пытал…
Говорил мне
Боря -
капитан:
«Как меня ломало!
Аж до дна…
Океан мне – мама.
И жена.
Кормит он и поит.
Бьет в корму…
Говорят,
что – подвиг.
Как – кому.
Не тушуйся,
если
жжет с тоски…

Я пошел -
как в песню -
в рыбаки.
Я ее,
родную,
допою!
Хриплую, чудную,
но -
свою…
Надо, чтоб законный
выпал фарт…
С удочкой -
спокойней.
Это факт!
Дело не во вкусах:
кто – чего…
Но у нас под Курском
щуки -
во!
Во какие щуки -
страшный рост!..»

Распахнул он руки,
пальцы -
врозь.
Чтоб любимой темой
нас
пронять.
Или
захотел он
мир обнять…

Клетчатый от чаек
и сетей,
океан качает
пятый день!
Океан ужалить
норовит…

Рыбу легче
жарить,
чем ловить.

Ты пока что напрыгайся,
Зея.
Скалы вымой.
Кедрач остуди.
Через эту протяжную землю
горделиво и крупно
лети.
Птиц
уверенным плеском напутствуй.
Ширься.
Брызги метни в облака.
Ты пока что поцарствуй!
Побуйствуй!..
Только все это, Зея,
пока.

Потому что рассчитана доля
для тебя,
шебутная вода.

Человечество здесь -
молодое.
Человечество здесь -
навсегда.
Человечество строит плотину.
Так,
что шелесты зейских глубин
превращаются -
необратимо! -
в ослепительный шорох
турбин.
Будет яростным он до озноба.
Будет выверен он и воспет…

Все подсолнухи
шара земного
повернутся
на этот свет!

Горбуша
в сентябре
идет метать икру…
Трепещут плавники,
как флаги на ветру.
Идет она, забыв о сне и о еде,
туда,
где родилась.
К единственной
воде.
Угаром,
табуном,
лавиною с горы!
И тяжелеют в ней
дробиночки икры…
Горбуша прет, шурша,
как из мешка – горох.
Заторы сокруша.
И сети распоров.
Шатаясь и бурля,
как брага на пиру,
горбуша
в сентябре
идет метать икру…

Белесый водопад вскипает, будто пунш,
когда в тугой струе -
торпедины горбуш.
И дальше -
по камням.
На брюхе -
через мель!
Зарыть в песок икру.
И смерть принять взамен.
Пришла ее пора,
настал ее черед…

Здесь -
даже не река,
здесь малый ручеек.
В него трудней попасть,
чем ниткою – в иглу…

Горбуша
в сентябре
идет метать икру!
Потом она лежит -
дождинкой на стекле…

Я буду кочевать
по голубой земле.
Валяться на траве,
пить бесноватый квас.
Но в свой последний день,
в непостижимый час,
ноздрями
ощутив
последнюю грозу,
к порогу твоему
приду я,
приползу,
приникну,
припаду,
колени в кровь
сотру…

Горбуша
в сентябре
идет метать икру.

У берега живут мальки.
Их, как в арбузе -
семечек.
Как замшелое бревно,
щука дремлет в темноте…
Все больше средь моих друзей
непьющих
да лысеющих.
Мы еще, наверно,
те.
А, в общем-то,
совсем не те.
Куда-то все торопимся,
чего-то все опаздываем.
То от суеты бежим,
то боимся
тишины.
Мы не стремились в пастухи.
Останемся подпасками.
Чтобы -
нечего терять.
Кроме жизни.
И жены…
А мимо нас плывет река,
пустая и бессонная.
Возле правого плеча
стоит корявая ольха.
Сейчас мы исповедуем
такую философию:
помолчим.
Да подождем,
пока не сварится уха.
Пока в упор не поглядит
плотва зрачками белыми.
Перец в черном котелке
кружит,
сердце веселя…

Считайте нас, пожалуйста,
наивными и бедными.
Ибо нам принадлежат
только
небо и земля!..

И пусть в груди, под паспортом,
немножечко покалывает.
Мы сидим,
оцепенев, у добродушного огня…

Цветная стрелка компаса
по-прежнему показывает
ни на север,
ни на юг.
А на тебя
и на меня.

Тунгусская загадка
разгадана давно!
Протестовать -
забавно.
А в сущности -
смешно.
К чему такие
страхи?
Сенсации -
на миг…
Пришельцы?
Это враки!
Пришельцы -
это миф…

Но я
знаком с пришельцем.
Давно дружу я с ним.
Но я
знаком с пришельцем.
И даже не с одним.
В моем бессонном сердце
шеренги их имен -
товарищи пришельцы
из будущих
времен…

И яростный,
и ясный, -
сквозь дым военных лет, -
в глазах
Космодемьянской
струится звездный свет…
От сахалинских чаек
до самого Кремля
Гагарина
встречает
вздохнувшая Земля…

Блестят ножи,
ощерясь.
В подъезде -
пьяный рык.
А он идет -
пришелец -
один.
На четверых.
Не для смешного жеста
(с дубинкою -
на танк!),
а просто
у пришельца
решает совесть
так…
Пришельцам -
как награда -
доверье к их плечу.
Для них понятье
«надо»
главнее,
чем
«хочу».
Рокочет время трубно.
Колышутся огни…

Пришельцы -
там, где трудно.
Где страшно -
там они…
Позировать не любят.
Планету волокут.
Железно верят людям.
И никогда не лгут.
Я знаю их надежность.
Я видел их дома́.
Я принял
убежденность
безбрежного ума…
Шагают без скафандров
и роботов чудных…

И гибнут
от инфарктов.
Не звездных.
А земных.

Человеку надо мало:
чтоб искал
и находил.
Чтоб имелись для начала
друг -
один
и враг -
один…
Человеку надо мало:
чтоб тропинка вдаль вела.
Чтоб жила на свете
мама.
Сколько нужно ей -
жила…
Человеку надо мало:
после грома -
тишину.
Голубой клочок тумана.
Жизнь -
одну.
И смерть -
одну.
Утром свежую газету -
с Человечеством родство.
И всего одну планету:
Землю!
Только и всего.
И -
межзвездную дорогу
да мечту о скоростях.
Это, в сущности, -
немного.
Это, в общем-то, -
пустяк.
Невеликая награда.
Невысокий пьедестал.

Человеку
мало
надо.
Лишь бы кто-то дома
ждал.

Сотни лет
расходиться широким кругам
по огромной воде
молчаливой реки…

Выше всех Эверестов -
Мамаев курган!
Зря об этом
в учебниках нет
ни строки.
Зря не сказано в них,
что теплеет Земля
и светлеет Земля,
оттого что на ней,
о курганах Мамаевых
помнить веля,
загораются
тысячи Вечных огней…

Мне сюда возвращаться.
К добру и к беде.
Мне сюда приходить.
Приползать.
Прилетать.
И, схватившись за сердце на той высоте,
задыхаясь,
разреженный воздух глотать.
Мне сюда возвращаться.
Из мелких потерь.
Из ухоженных стран.
И горячечных снов.
Натыкаться на долгие стоны людей
и кольчуги
позванивающих орденов…
Зря не сказано в книгах,
Мамаев курган,
что металла в твоем оглушенном нутре
больше,
чем в знаменитой Магнитной горе!
Что хватило его и друзьям
и врагам.
Вместо капель росы,
как слепое жнивье,
проступает железо,
кроваво сочась…
И поэтому
самая главная часть
в притяженье Земли -
притяженье твое!..

Ты цветами пророс.
Ты слезами пророс.
Ты стоишь,
поминальные муки терпя.
Синеватые молнии
медленных гроз,
будто в колокол памяти,
бьются в тебя!
И тогда поднимаются птицы с земли,
и колышется нервно
степная трава.
Оживают
затертые напрочь
слова.
И по плитам
устало
стучат
костыли.

Был он рыжим,
как из рыжиков рагу.
Рыжим,
словно апельсины на снегу.
Мать шутила,
мать веселою была:
«Я от солнышка
сыночка родила…»
А другой был черным-черным у нее.
Черным,
будто обгоревшее смолье.

Хохотала над расспросами она,
говорила:
«Слишком ночь была
черна!..»

В сорок первом,
в сорок памятном году
прокричали репродукторы
беду.
Оба сына,
оба-двое,
соль Земли -
поклонились маме в пояс
и ушли…

Довелось в бою
почуять молодым
рыжий бешеный огонь
и черный дым,
злую зелень
застоявшихся полей,
серый цвет
прифронтовых госпиталей.
Оба сына,
оба-двое,
два крыла
воевали до Победы.
Мать ждала.
Не гневила,
не кляла она судьбу.
Похоронка обошла ее избу.
Повезло ей,
привалило счастье вдруг.
Повезло одной
на три села вокруг.
Повезло ей,
повезло ей,
повезло!
Оба сына
воротилися в село.
Оба сына,
оба-двое,
плоть и стать.
Золотистых орденов не сосчитать.
Сыновья сидят рядком -
к плечу плечо.
Ноги целы,
руки целы -
что еще?
Пьют зеленое вино,
как повелось…
У обоих изменился
цвет волос.
Стали волосы -
смертельной белизны…

Видно, много
белой краски
у войны.

Неправда, что время уходит.
Это уходим
мы.
По неподвижному времени.
По его протяжным долинам.
Мимо забытых санок
посреди сибирской зимы.
Мимо иртышских плесов
с ветром неповторимым.
Там, за нашими спинами, -
мгла с четырех сторон.
И одинокое дерево,
согнутое нелепо.
Под невесомыми бомбами -
заиндевевший перрон.
Руки,
не дотянувшиеся
до пайкового хлеба.
Там, за нашими спинами, -
снежная глубина.
Там обожженные плечи
деревенеют от боли.
Над затемненным городом
песня:
«Вставай, страна-а!..»
«А-а-а-а…» – отдается гулко,
будто в пустом соборе…
Мы покидаем прошлое.
Хрустит песок на зубах.
Ржавый кустарник
призрачно топорщится у дороги.
И мы на нем оставляем
клочья отцовских рубах
и надеваем синтетику,
вредную для здоровья.
Идем к черте, за которой -
недолгие слезы жен.
Осатанелый полдень.
Грома неслышные гулы.
Больницы,
откуда нас вынесут.
Седенький дирижер.
И тромбонист,
облизывающий
пересохшие губы…
Дорога – в виде спирали.
Дорога – в виде кольца.
Но -
отобедав картошкой
или гречневой кашей -
историю Человечества
до собственного конца
каждый проходит по времени.
Каждый проходит.
Каждый.
И каждому – поочередно -
то солнечно,
то темно.
Мы измеряем дорогу
мерой своих аршинов.
Ибо уже установлено
кем-то давным-давно:
весь человеческий опыт -
есть повторенье ошибок…
И мы идем к горизонту.
Кашляем.
Рано встаем.
Открываем школы и памятники.
Звезды и магазины…
Неправда, что мы стареем!
Просто -
мы устаем.
И тихо отходим в сторону,
когда кончаются силы.

Пословица стучится в дверь.
Впустить ее приходится:
«Счастливым дням
не слишком верь…
Не так живи,
как хочется…»

А я живу,
как хочется.
А я живу,
как дышится.
Судьба -
моя помощница.
Любовь -
моя владычица…
Дожди летят
звенящие!
Дрожит земля от грохота.
Успеть бы мне
понять ее,
хоть чуточку,
хоть крохотку.
Сказать бы,
что не сказано
о мужестве, о верности.
Ведь только шаг
у каждого
с рождения
до вечности…

А я живу,
как хочется.
Иду своей дорогою.
А чем она закончится,
гадать пока
не пробую.
По ней пройду я до конца
распахнуто и праведно.
И правнук мой
пойдет в отца.
А может быть -
и в прадеда…
Над миром вновь встает заря.
И я гляжу на зарево.

И каждый день
совсем не зря
опять живу я
заново.
Судьба -
моя помощница.
Любовь -
моя владычица…
И надо жить,
как хочется.
И надо жить,
как дышится.

Человечество -
в дороге.
Дорогое баловство.
Может, это -
от здоровья.
Может, и не от него…
Суетливо,
бестолково, -
кто?
зачем?
за что?
когда?..
От нашествия такого
сладко стонут
города…
Тугрики,
песеты,
франки,
лиры,
доллары,
фунты.
И урчат, насытясь,
банки,
словно гладкие коты…
Знатоков -
один на сотню.
Заполняют,
как обвал,
модерновую часовню,
древний пыточный подвал.
Кандалы хватают цепко,
ощущая в пальцах зуд.
Вертят,
спрашивают цену,
цепи
пробуют на зуб…
Виллы,
домны,
парки,
пашни.
Долететь!
Дойти!
Доплыть!
Чтоб от Эйфелевой башни
сувенирчик
отпилить…
Едут далеко и долго.
Нервным пламенем горят.
И на все взирают
только
через фотоаппарат.
Разыгрались, будто дети:
через море -
на доске,
через Азию -
в карете,
на байдарке -
по Оке.
Сколько их?
Куда их гонят?
В чем причина этих смут?
Что теряют?
Что находят?
Что -
в конце концов -
поймут?
Я не знаю.
Я не знаю.
Вам ответа я не дам.

Сам сегодня
уезжаю.
Собираю чемодан.

Над Саппоро
кружится снег…
Я летом с постели привстану,
закрою глаза
и представлю:
над Саппоро
кружится снег.
Спадает,
как шуба с плеча.
Наивный,
ребячий,
потешный, -
витая над чьей-то надеждой,
над чьим-то волненьем
звуча.
Сугробы растут во дворе.
У снега -
лицо молодое.
Снежинки горят на ладони
язычниками -
на костре…
Идет середина зимы.
Для снега – ни поздно, ни рано.
И мы улыбаемся странно…

Чему улыбаемся
мы?
Всему понемногу.
Всему.
Конечно, и этому снегу.
И полночи этой.
И небу.
А может,
не только ему.
Дорогам,
пронзающим век.
Домам над застывшей рекою.
Святому мгновенью покоя,
в котором рождается снег…
Пришел этот снег
и уйдет.
Пройдет он,
как юность.
Как поезд…

Не зря ж
одинокий японец
всю ночь мостовую метет.

А.В. Тарасову

Спортсмены возникают,
вырастая
из тренера,
как ветви из ствола…

Час грянул!
Чемпион -
на пьедестале!..
А тренеру -
негромкая хвала.
К нему подходят,
руку жмут до хруста:
«А твой-то, твой!..»
«Спортсменище!..»
«Орел!..»
И тренер
головой кивает грустно.
Как будто потерял -
не приобрел.
Как будто помогал ему Всевышний.
Как будто не исполнилась мечта.
И кажется обыденной,
привычной
невиданная эта
высота…

Его питомец замер,
задыхаясь,
в сиянье золоченого венца…

Вновь тренеру -
терпя и чертыхаясь -
вести по жизни нового мальца.
Вновь чувствовать,
что в молодость вернулся.
Шептать неулыбающимся ртом:
«Ты выиграешь…
Только не волнуйся!..»
И знать,
что под рукою -
валидол.

Бесконечен этот тягун,
как дорога
в неблизкий свет.
За твоей спиною
сквозь гул
потрясающе
катит швед!..
Ты выигрываешь у него
полсекунды,
пол-ерунды!..
Крут подъемище.
Кто – кого.
Или -
он тебя.
Или -
ты…

Стала нашей
твоя судьба.
Слезы встали у самых глаз.
И у нас к тебе -
не приказ.
И не просьба -
одна мольба:
ты выигрываешь -
прибавь!
Ты выигрываешь -
нажми!
На мгновенье прильнув, припав, -
хочешь, -
наши силы
возьми!..
На!
Зачем нам теперь они?!.
Ты -
пожалуйста -
добеги.
Дотерпи, родной!
Дотяни.
Достони.
Дохрипи.
Смоги.
Через все чужие:
«Ни в жизнь…»
Через все свои:
«Не могу…»
Ну еще!
Еще продержись!!.

…Ох, как жарко
на этом снегу!..

Фигурное катание!
Цветная чехарда.
Зазывное,
фатальное
похрустыванье льда…
К премьере
мир
готовится -
билетов не проси…
И разговор о тодесе
ведет шофер такси.
Оценивает заново
пробежки
и витки…

Вновь
от тройного сальхова
бледнеют
знатоки!
Преображаясь в солнышко,
в метелицу,
в юлу -
опять
танцует Золушка
на сказочном балу.
Вникая в действо оное
четвертый час подряд,
сто миллионов -
охают,
и только двое -
спят…

Фигурное катание!
Стихающий дворец.
Большое ожидание:
когда же,
наконец,
судейские горынычи
покажут в одночасье,
как попугаи рыночные, -
билетики
со счастьем.

С.В. Неверову

В. Овчинникову

Не доставая до поручня,
протопотала японочка.
Эхом,
намеком,
смирением.
Вздохом.
Иным измерением.
Самым началом движения.
Фразою
без продолжения.
Будто из отзвуков собрана.
Не рождена -
нарисована.
Даже -
едва обозначена.
Легкою кисточкой.
Начерно.
Скрылась,
пропала,
растаяла…
Тень ощущенья
оставила.

Город прославился так:
вышел военный чудак,
старец
с лицом молодым.
«Парни, -
сказал он, -
летим!
Мальчики,
время пришло.
Дьявольски нам повезло!..»

В семь сорок девять утра
все было так, как вчера.
«Точка… -
вздохнул офицер, -
чистенько
вышли на цель…»

В восемь двенадцать утра
сказано было:
«Пора!..»
В восемь пятнадцать,
над миром взлетев,
взвыл торжествующе
дымный клубок!
Солнце зажмурилось,
похолодев.
Вздрогнули оба:
и «боинг»,
и бог!..
Штурман воскликнул:
«Ой, как красиво!..»

В эту секунду
в расплавленной мгле
рухнули
все представленья о зле.
Люди узнали,
что на Земле
есть Хиросима.
И нет Хиросимы.

Зима по-сингапурьи.
Уже четыре дня
дождинки,
словно пули,
летят.
И все -
в меня.
Дожди висят над миром,
струятся с потолка.
И даже пахнет
мылом
хозяйственным.

Слегка.
Еще бы малость
пара
да банщик побойчей!
Сойдет за веник
пальма
(туды ее в качель!..).
Когда земля потеет,
когда вокруг вода,
не все
бумага
терпит.
Не все.
И не всегда…
Пойду я к морю с горя:
«Прохлада,
выручай!..»
Но жаль:
похоже море -
по теплоте -
на чай.
И я на пирсе мокром
рассерженный стою:
неужто мне
лимоном
болтаться
в том чаю?!
Но и на суше -
ливень,
занудливый весьма.
Горячий и сонливый,
как местная зима.
Теплей,
чем наше лето.
Сухумское.
Само…
Прости меня
за это
намокшее
письмо.

В откровении церемонном
солнце выплыло
желтым лимоном…
И его дымящийся
терпкий сок
на песке бурлил,
на асфальте сох,
пеленой пахучей
тек по стволу,
из шершавой коры
выжимал смолу,
на скамейке забытую книгу прочел,
золотыми пулями
сделал пчел,
прожурчал по пляжу,
чаек дразня.
Был
приправою дня!
Был
основою дня!..
А потом над рощею,
над холмом
неподвижно
жара
повисла…
Люди жмурились,
глядя на вечный лимон.
Людям было светло.
И кисло.